Георг Ридель о том, как с помощью бокала заставить прослезиться производителя айсвайна, о том, что такое странный мир стекольных мастеров, и о бутылках, отложенных на собственные поминки

Этой осенью винный мир отметит 50-летие создания бокала, перевернувшего представление о дегустационной практике. Бокал этот, ставший экспонатом Музея современного искусства (МoМА) в Нью-Йорке, был создан Клаусом Риделем, впервые доказавшим, что аромат и вкус вина меняется в зависимости от формы посуды, из которой его пьют. Георг Ридель — нынешний глава дома Riedel и представитель пятого поколения династии стекольных мастеров, развил теорию отца и создал несколько серий бокалов, адаптированных к различным видам вин и спиртных напитков. Благодаря им уже несколько десятилетий компания Riedel считается лучшим производителем бокалов для престижных ресторанов и профессиональных дегустаторов. Готовясь встретить юбилей серией дегустаций в лучших ресторанах крупнейших городов мира, Георг Ридель размышляет о времени и о себе.

— Как вы собираетесь отпраздновать годовщину создания знаменитого бокала?

— Компании любят юбилеи: памятные даты становятся хорошим поводом для обращения к своим клиентам и потребителям. 22 октября в Нью-Йорке, в Музее современного искусства, где с 1962 года хранится оригинальный экземпляр нашего первого бургундского бокала, состоится праздничная церемония. Северная Америка — наш самый большой рынок, на нее приходится более половины всего оборота. Американским подразделением Riedel руководит мой сын Макс. Так что выбор места для юбилейных торжеств не случаен.
— Когда вы осознали ценность ваших бокалов и поняли, что они особенные?

— Только сейчас! Понимание это растет с опытом, с каждой дегустацией и каждым семинаром, которые я провожу. Лишь недавно я начал осознавать, что людей больше всего поражает простота. Проводя сравнительные дегустации, я лишь выстраиваю ряд бокалов, которые способны подчеркнуть разные оттенки аромата и вкуса вина, — и неожиданно люди понимают, что у них в руках оказался золотой ключик, открывающий дверь в счастливую страну. Наши бокалы — для тех, кто умеет переживать и делиться эмоциями. Для тех, кто хочет производить впечатление, и тех, кто к впечатлениям восприимчив. Просто хорошей бутылки для этого мало — необходим высокоточный инструмент. И пока, мне кажется, не было создано лучшего инструмента, чем наши бокалы.

— А что вы чувствуете, когда мнение дегустаторов по поводу «идеального бокала» не совпадает с вашим?

— Я стекольных дел мастер, а не винодел. Я автор инструментов, но не вина. Если мои коллеги-дегустаторы убеждены, что какой-то из инструментов работает не так, как предусмотрел я, то мне следует отнестись к их мнению с уважением. И, конечно, я всегда прислушиваюсь к виноделу, который стремится воплотить в вине какую-то свою идею, свое видение. За виноделом остается последнее слово.

— Позволяет ли ваше искусство маскировать и исправлять дефекты вина?

— Бокал не может улучшить качество вина, но способен выявить всю его красоту, глубину и сложность, его преимущества и достоинства. Помню, в Канаде мы пробовали вина австрийского эмигранта Карла Кайзера, который еще в пятидесятые годы начал производить «ледяное вино», айсвайн, на берегах Онтарио. Попробовав свое вино из бокала для айсвайна, он прослезился и сказал, что всю жизнь мечтал о таком вкусе. Понимаете, он долгие годы производил отличный продукт, но не имел возможности показать, насколько тот хорош на самом деле. Так что моя роль сродни переводчику — я перевожу идею винодела на язык потребителей.

— Вы часто сравниваете бокалы с инструментами. Вы имеете в виду музыкальные инструменты?

— Нет, мне ближе сравнение с молотом!

— Неожиданная метафора для изящных хрустальных бокалов…

— Молот или, если хотите, молоток — это что-то мощное, с помощью чего можно проникнуть внутрь. Это и есть моя цель: я хочу, чтобы вино проникло в душу тех, кто его пьет. Но, конечно, я делаю это очень нежно.

— Сегодня много говорят о том, что стиль даже лучших вин изменился в результате перемены климата и технологии. Вы не заметили, что вина, для которых вы и ваш отец когда-то создавали бокалы, уже не те, что 20, 30, 50 лет назад?

— С одной стороны, уровень качества многих вин вырос — в результате клоновой селекции, более правильного ухода за виноградниками, прорыва в области технологий… Но и глобальное потепление оказывает огромное влияние. Вина стали в среднем на 1,5-2 процента крепче, чем двадцать лет назад, а есть и экстремальные проявления. Вы знаете, что современные искусственно выведенные дрожжи позволяют производить вино с содержанием алкоголя до 25%? Появление более крепких вин уже заставило нас создать второй бокал для шардоне — для более плотных и экспрессивных вин. Но классические формы, найденные моим отцом, до сих пор выдерживают соревнование с природой. Думаю, их «запаса прочности» хватит еще не менее чем на двадцать лет. И мне почему-то кажется, что через двадцать лет мир вернется к менее спиртуозным винам.

— В интервью журналу Wine Spectator вы однажды признались, что вас никогда не отпускает страх неудачи. Сейчас, находясь на вершине признания, вы наконец избавились от этой фобии?

— Нет, страх, что однажды я потерплю неудачу и все потеряю, не покидает меня. Человека оценивают после его смерти. В ту самую минуту, когда умирает художник, его картины удваиваются в цене. Плата за достижение — жизнь. Я смогу считать себя успешным производителем бокалов только если передам потомкам здоровую и динамичную компанию. Поэтому страх неудачи сильнее страха смерти.

— Позвольте задать вам дежурный вопрос о творческих планах. Над чем вы сейчас работаете?

— Боюсь разочаровать вас ответом. Моя компания производит около 55 миллионов бокалов и декантеров в год. И главная задача состоит в том, чтобы все это количество успешно продавалось. Мы работаем над тем, чтобы плоды нашего труда дошли до потребителей, а потребители сохраняли верность нашим бокалам.

— Насколько тесно вы общаетесь с коллегами-конкурентами? Есть ли у вас среди них друзья?

— Мир стекольных мастеров — очень странный мир. Он населен довольно закрытыми людьми, по правде сказать, не слишком расположенными к общению друг с другом.

— А насколько тесно вы общаетесь с сыном? Он готовится принять на себя ответственность за будущее компании?

— Это очень талантливый человек, все самые важные решения мы уже принимаем с ним вместе.

— Мне вспоминается еще одно ваше ироническое признание, как-то промелькнувшее в прессе, по поводу бутылок, отложенных для ваших поминок. Неприкосновенный запас цел? Он не претерпел изменений?

— Все на месте и ждет своего часа… Правда, каждая из этих бутылок может жить лет до ста пятидесяти.